Беспутный, но талантливый

В бумагах правителя дел Саратовской ученой архивной комиссии четверть века назад мне попалась коротенькая запись: «В притворе кладбищенской церкви гор. Хвалынска, на правой стороне от входа, висит на стене большая деревянная доска 9х8 аршин с живописным изображением Страшного суда. Церковью этой ведает соборное духовенство...»

ИЗ КЛАДБИЩЕНСКОЙ ЭПИТАФИИ

Члены СУАК саратовцы С. А. Щеглов и Г. Г. Дыбов одновременно сделали пометки об этой иконе в своих блокнотах, когда посещали Хвалынск и его православное кладбище 11 мая 1908 года. Благодаря их записям сохранился для потомков и текст кладбищенской эпитафии: «Здесь покоится прах сына созидателя храма сего Григория Васильевича Попова 3 марта 1834 года на 20 году от рождения скончавшегося, горестная потеря которого, поразивши глубокою скорбью души родителей, подала им благочестивую мысль над гробом его устроить сей святый храм Божий во спасительное возношение молитв к Господу о упокоении усопших в селениях праведных».

Церковь, выстроенную на кладбищенской горе асессором Поповым, хорошо знали все хвалынцы. Храм был виден с любой точки города. А «образ Страшного суда Божьего», находящийся внутри строения, с высот своего господствующего положения на протяжении ста лет напоминал горожанам о грехах, за которые им предстоит ответить.

ЗАГАДОЧНЫЙ ИКОНОПИСЕЦ

Икона поражала до глубины души всякого верующего, видевшего ее. До тех пор, пока кладбищенскую церковь во имя Трех Святителей (Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Злато-уста) не разрушили в богоотступные 1930-е годы (в народе за горой так и закрепилось название «Попова гора»), а уникальная икона с красочным изображением Страшного суда, предположительно написанная в 1852 году, чудом избежав уничтожения, не попала в запасники краеведческого музея. В наши дни она находится в экспозиции Художественно-мемориального музея К. С. Петрова-Водкина и является его украшением и гордостью.

В правом нижнем углу лицевой части иконы имеется фамилия – «Суконцев» и его инициалы «П. И.».
Кто он – этот загадочный П. И. Суконцев? Какое имя и отчество скрывается за неровными буквами? Поди угадай – то ли Петр Иванович, то ли Павел Илларионович или Пимен Игнатьевич? И был ли он иконописцем? Ведь иконописцы-старообрядцы иконы никогда не подписывали. Помечать свои живописные работы было свойственно только художникам светским.

Кстати, там же, в фондах галереи, хранится картина с условным названием «Семья художника». Она также подписана – «Суконцев», но в данном случае вместо имени и отчества фигурирует буква «З.». В Интернете сведения о картине и художнике таковы:
«Зиновий Суконцев. Представитель династии хвалынских художников-иконописцев, писал также пейзажи и сцены из крестьянской жизни. Его картина «Жатва» в 1837 году была подарена цесаревичу Александру Николаевичу, будущему императору Александру II, во время пребывания его с В. А. Жуковским в Хвалынске. Картина «Семья художника» представляет распространенный в середине XIX века жанр «интерьера-портрета», особенно характерный для венециановской школы».
А почему Зиновий, а не Захарий или Зосима? Поиски ответа на эту загадку пока зашли в тупик.
УЧИЛ ЖИВОПИСИ ПЕТРОВА-ВОДКИНА?

В разговоре со мной директор Художественно-мемориального музея К. С. Петрова-Водкина В. И. Бородина честно призналась, что при проведении атрибуции так и не удалось установить, кто ее написал.

– До сих пор не разберемся, – сетует Валентина Ивановна. – Радищевский музей обращался к нам с просьбой установления инициалов на имеющейся у них картине «Коронование Федора (или Иоанна?)». Она тоже подписана «Суконцев». Саратовцы решили, что это наш, хвалынский. Возможно, мы ошибаемся с «Семьей художника», но на то, что в Хвалынске был художник с такой фамилией, указывает и К. С. Петров-Водкин, скупо упомянув о нем только в одном-единственном месте книги «Хлыновск»:
«Второй моей пробой по живописи было «Судно на Волге», где судно было изображено чистой охрой с прорисовкой досок и мачты, небо и вода – синькой, а береговая зелень – медянкой без разбела. Работа была сделана на негрунтованном картоне. Эта картина мне больше нравилась, чем первая, но окружающие ее приняли совсем равнодушно, кроме Васильича, который предсказал, что не иначе быть мне маляром… После этого неуспеха я увидел, что таким занятием Бодю не завоюешь, и оставил живопись до встречи с Суконцевым…»

Кстати, на сайте «Книжница Самарского староверия» сведения о Суконцеве таковы:
«СУКОНЦЕВ. Иконописец. Работал в г. Хвалынске (ныне Саратовская обл.). У него брал первые уроки живописи художник Кузьма Петров-Водкин (1878–1939)».
И все… А вопросы остались. Был ли этот Суконцев старообрядцем?
Поиски успешного хвалынского историка Алексея Наумова каких-либо сведений о Суконцевых в саратовских архивах ни к чему не привели. Но он ответил мне по телефону, что, закончив работу в московских архивах, когда-нибудь обязательно разберется до конца с преданным забвению кланом хвалынских Суконцевых. Подождем немного. Алексей обязательно откопает что-нибудь интересное. А пока суд да дело, предлагаю вашему вниманию отрывок из воспоминаний известного читателям «Сути» Н. И. Тонконогова еще об одном Суконцеве.

ПРИВИДЕНИЕ БОЛЬШЕ НЕ ПОЯВЛЯЛОСЬ

«Это наш дальний родственник. Писал он иконы талантливо. Писал и православным, и старообрядцам. У него когда-то в молодости учился Петров-Водкин, впоследствии известный в мире художник. Не потому ли в живописи Петрова-Водкина большинство женщин имеет лик Богородицы, Мадонны, Джоконды? Озорник был Ксенофонт Савельевич Суконцев. Пил он запоем, месяца два кряду, пропивал все, даже одежду, ходил иногда в «костюме Адама».

После запоя пропадал Ксенофонт Савельевич, его никто не видал по месяцу, по два. Это он запирался в своей каморке и с «искрой» писал иконы. Затем начинался снова запой.
Приходит однажды ко мне в старой красной рубахе, рваных штанах, в опорках на босую ногу.
– Коленька, вот кипарисовая доска, спрячь ее подальше, чтобы ее никто не нашел, все равно пропью, а она для меня дороже всего.

«Коленька» прячет доску. Ксенофонт Савельевич продолжает пить. Его всегда можно было видеть на улице с бутылкой в руках. Идет, прикладывается к бутылке. Затем поет: «Не велят Маше за реченьку ходить».

Через месяц приходит ко мне, берет доску, благодарит. Опять запирается и пишет с «искрой». Месяца через два появляется в новом костюме, ботинках, галстуке и начинает наносить «визиты».

Сегодня он на поминках, ест, пьет, с умилением вспоминает покойника, дескать, какой был хороший человек, жить бы ему да жить. Часа через три он уже на именинах! Здесь он балагурит, острит, поет и даже приплясывает. На другой день он уже на крестинах, пьет, ест, поздравляет родителей, желает младенцу счастья, долголетия и прочего.

Затем идет в другое место – у кого-то день рождения! И так каждый день в продолжение двух-трех недель. Он знал всех в городе, кто именинник, у кого годовщина по покойнику, у кого день рождения. Присутствовал он и на свадьбах, где давал волю своим талантам – провозглашал здравицу, пожелания, острил, балагурил, пел, плясал. А затем снова запой месяца на два, на три. Однажды зимним вечером мы, несколько парней, стояли на улице, беседовали. Вдруг слышим какое-то завывание, оглянулись, видим: идет Ксенофонт Савельевич в одних кальсонах, в одних носках, без шапки, идет он и воет: «У-у-у, завтра я покойничек буду». Все пропил с себя, даже рубаху, а мороз был около двадцати градусов!

А он не стал «покойничком», хотя многие думали, что он простудился и умер, – долго не показывался.

Прошло лето, и он появился в новой роли, которая заключалась в следующем: одевался с головы до пяток во все белое, ходил ночью по улице, поднимал руки кверху и рычал по-звериному, чем пугал детей, да и взрослых. Народ суеверный; стали поговаривать о «мертвеце в белом саване».

Однажды Сергей Водкин, здоровенный грузчик, отец художника, поймал Ксенофонта Савельевича за этим озорством, так его отдубасил, что тот со стыда и побоев не показывался месяца два. «Привидение» больше не возвращалось…»

В общем, Страшный суд был Ксенофонту Савельевичу не страшнее суда земного. На Руси давно подмечено: что ни талант, то пьяница. А талант, как известно, не пропьешь.

ИМЯ СУКОНЦЕВА ОКАЗАЛОСЬ ПОД СУКНОМ

Остается только догадываться, почему Петров-Водкин не обрисовал подробнее своего учителя в известной повести о детстве и юности, вышедшей в 1930 году. То ли из-за политических соображений, то ли из-за пагубного пристрастия Ксенофонта Савельевича к спиртному и в связи с этим неуместного сопоставления с фамилией Водкин, то ли из-за чувства вины за побои, нанесенные непутевому учителю отцом художника.

Как бы там ни было, у меня вызывает сомнение утверждение Н. И. Тонконогова, что в избиении «озорного» иконописца участвовал отец художника Сергей Федорович Петров-Водкин. Он, хотя и подрабатывал в молодости грузчиком на ссыпке, был самым младшим из четырех братьев Водкиных и богатырским здоровьем не отличался. А вот родные братья его были известными богатырями в Хвалынске. И спуску не давали никому.

Может статься, Суконцева отдубасил не Сергей, а один из дядьев художника… Вот так часто бывает в жизни. Жил человек, и все горожане очень хорошо знали своего беспутного, но талантливого иконописца. Наверняка не только его, но и весь клан Суконцевых. А через 100 лет до нас дошла только фамилия на двух-трех сохранившихся работах, которая не дает покоя искусствоведам. Связь времен легко нарушается по разным причинам.
Остается только недоумевать, почему в 70-х годах по горячим следам директор хвалынского музея Ф. Г. Пичиенко не расспросил Н. И. Тонконогова поподробнее об иконописце Ксенофонте Савельевиче и всех его родственниках-художниках и почему весьма ценные сведения о нем в рукописи Н. И. Тонконогова остались невостребованными крае-ведами. Ссылки на политическую конъюнктуру и жесткую цензуру здесь, по-моему, неуместны. Хотя в местной газете в те годы в основном печатались материалы только о красных командирах гражданской и ветеранах Великой Отечественной войны, да и то с большими умолчаниями.

А ведь восстановить истину при желании можно было в конце 80-х годов. Тогда еще в хвалынском ЗАГСе сохранялись книги регистрации смертей и рождений граждан Хвалынска, ведущиеся с 19-го века. Мне даже удалось поработать с ними. Жаль, у меня не было в то время отправных сведений о Суконцеве. А потом, по признанию заведующей ЗАГСом, книги эти списали и… сожгли. Почему их нельзя было спасти, не знаю. Вот так бездумно и преступно мы продолжаем сжигать нашу историческую память…

 
По теме
Клумбы за 19 миллионов в Энгельсе. Экс-директор муниципального учреждения, заключивший контракт с родственницей, подозревается в коррупции - ИА Версия-Саратов © нейросеть «Шедеврум» / ИА «Версия-Саратов» В Энгельсе в отношении бывшего директора муниципального учреждения, подведомственного администрации Энгельсского района,
ИА Версия-Саратов
Медицинские учреждения Саратовской области готовы к паводку - Министерство здравоохранения      В ходе подготовки к прохождению паводка министерством здравоохранения области и подведомственными  медицинскими организациями  уточнены населённые пункты, которые могут быть подтоплены на период паводка,
Министерство здравоохранения
В Саратовской области у скотины нашли бруцеллез: ветеринары добираются на лодках - Четвертая Власть На территории двух районов региона из-за бруцеллеза ввели карантин Фото: Управление ветеринарии по Саратовской области В Саратовской области на территории двух районов из-за бруцеллеза ввели карантин.
Четвертая Власть